На этот раз никто не возражал, даже Бессонов. Все, кроме Юматова, вышли.
Шелехов молчал, Юматов – тоже.
Слышно было, как по ту сторону двери Монах рассказывает анекдот о набожной католичке Матильде, которую после смерти по ошибке направили в ад.
– …Она ему звонит снизу: «Святой Петр, это ужасная ошибка! Спасите меня, сделайте что-нибудь!» «Какой вопрос! – отвечает тот. – Поможем». Ну и, типа, закрутился, дела всякие, кого принять, кого в чистилище от ворот наладить, типа, на исправительные работы. У них, у католиков, так заведено. Забыл, короче. Через пару дней Матильда эта опять ему на трубу звонит, вся в соплях. «Святой Петр, выручай! Завтра у них оргия намечается развратная. А я – девственница! Спаси, Святой Петр! Забери меня отсюда!» Святой Петр опять обещает, и опять – забыл. Через день – снова звонок. Тут он вспомнил, нехорошо ему стало: за базар не ответил. А та ему: «Петруха, это Мотька. Я тут тебя, типа, о переводе просила… Ты, это, не парься».
Шелехов услышал, как засмеялась Аленка.
– Грешник ты, Монах, – раздался голос Ленечки. – Гореть тебе синим пламенем.
– Почему синим? – Это спросил Салават.
– Спирта в нем много, – пояснил Ленечка.
Алексей посмотрел на Юматова. Тот о чем-то напряженно размышлял.
– Что, дядя Фима, прикидываешь, сколько за неделю можно перевести с хлебаловских фондов такому проворному исполнительному директору, как ты? – спросил Шелехов.
– Почему ты так решил? – Юматов, действительно, обдумывал именно это.
– Потому что хорошо тебя знаю. А вот ты меня – нет.
– Пожалуй, – согласился Ефим Асланович, и опять неприятная холодная змейка проползла по его спине. – Ты очень изменился, Алеша.
– Ты даже не представляешь, как я изменился, – заверил его Шелехов. – И перехитрить меня даже не пробуй. Я не знаю, сколько ты успел натаскать на свой личный счет…
Юматов был единственным из всей хлебаловской братии, чей счет Алексею не удалось отследить, но Алеша нисколько не сомневался, что такой счет существует, и если у Чижика наворовано сто двенадцать тысяч, то у Юматова наверняка раз в двадцать больше. Но этой суммой ему и придется ограничиться. Больше к нему из России ни рубля не уйдет, а на счетах западных оффшорок всех хлебаловских компаний сейчас – шаром покати.
– …Не знаю. Но больше ты не украдешь ни копейки. Завтра, дядя Фима, ты отправишься к моему человеку и сделаешь все, что он тебе прикажет. И ты будешь очень стараться, потому что иначе я передам тебя совсем другим людям, не этим… – он кивнул в сторону приемной, где ждали «братья-разбойники», – а тем, кого очень интересуют связи покойного Хлебалова на Кавказе.
– Я к этому непричастен! – мгновенно отреагировал Юматов.
– Тем хуже для тебя. На слово тебе вряд ли поверят, я сам тебе не верю, но если ты, действительно, ничего не знаешь, то купить жизнь и тем более свободу тебе будет попросту нечем.
– Зря ты так, Леша, – укоризненно произнес Юматов. Даже страх не лишил его хитрости. – Зря гонишь меня. Тебе одному не справиться. Если…
– Всё! – отрезал Шелехов. – Никаких «если»! Или ты делаешь то, что сказано, или я тебя пристрелю прямо сейчас. Собственноручно. Итак, ты принимаешь мое предложение?
– Да. Можно вопрос? Как быть с моей недвижимостью здесь и в Никитске?
– Какой именно?
– У меня три бензоколонки, сеть магазинов, автомастерские. Еще казино в Краснянске. Это все лично мое, к хлебаловским делам – никакого отношения.
– Магазины подаришь Салавату! – сказал Алексей.
– Почему – ему?
– Потому что ты ему миллион обещал, а он отказался, – усмехнулся Шелехов. – Остальные – мне.
– А что моим детям? – жалобно проговорил Юматов.
– А твоим детям останется то, что ты на них записал. Перечислить?
– Не надо, – вздохнул Юматов. – Одну просьбу мою выполнишь?
– Говори.
– Коньяку мне можно выпить? Он там, в сейфе. Что-то у меня давление поднялось…
Следующим утром Шелехов тоже уехал в Ширгород. А ночь… Она принадлежала только двоим: ему и Аленке.
Более разношерстную компанию было трудно себе представить.
Массивный, краснолицый Медведев в строгом костюме; подтянутый моложавый представитель Президента, – никогда не скажешь, что он старше ширгородского магната; Алеша Шелехов – в безупречном костюме и двухсотфунтовых туфлях из настоящей крокодиловой кожи (специально для него лучший ширгородский бутик открылся на два часа раньше), высокий, элегантный, но все равно недопустимо юный, с румянцем на щеках и несолидным пушком над верхней губой; Надежда, «безутешная вдова», в черном закрытом бархатном платье, с которым очень гармонировало бриллиантовое колье (Ужик и Алеша изо всех сил пытались ее отговорить от подобного «вечернего» наряда, но Надя была несгибаема); и наконец Уж, невысокий, худой, в стандартной отечественного производства «тройке», слегка желтоватый, еще не вполне оправившийся после ранения. Устроившись в уголке, Уж сидел тихонько, исподволь оглядывая присутствующих. Медведев удостоил его беглого взгляда, не более. Представитель Президента посмотрел с несколько большим интересом: он уже знал, кто такой Уж. В прошлые сутки спецслужбами была проделана серьезная работа по сбору информации. Главная задача, которая была поставлена специалистам ФСБ, – выяснить, сохранил ли объект связи с прежним «местом работы». Отрицательный ответ несколько успокоил представителя Президента. ФСБ и ГРУ не очень любили друг друга: нормальная здоровая конкуренция во времена прошлые плюс борьба за деньги и власть – во времена нынешние.